Дьявол носит «Прада» - Страница 22

– Это его точные слова: «Добро пожаловать в кукольный домик, детка», – именно так. Ничего себе, да?

Она смотрела на меня, полуоткрыв рот, ложечка застыла в воздухе.

– У тебя самая обалденная работа, какую я только могу себе представить. – Это сказала Лили, которая считала, что, прежде чем поступать в аспирантуру, ей следовало с годик поработать в каком-нибудь приличном месте.

– Ну да, судя по всему, это классное место. Странноватое, конечно, но классное, – Я поковырялась в своем подтаявшем шоколадном мороженом. – Хотя я не знаю, может, на самом деле мне лучше было бы продолжить учебу.

– Вот-вот, тебе бы жуть как понравилась какая-нибудь почасовая работа, и чтобы весь заработок уходил на до неприличия дорогую и совершенно ненужную аспирантуру. Понравилось бы, скажи? Ты чему завидуешь – месту бармена в студенческой пивнушке, тому, что я торчу там до четырех утра и мне может нахамить любой надравшийся сопляк первокурсник, а потом, с восьми до шести, у меня занятия? Ты этого хочешь, да? И если я закончу аспирантуру – а это еще большой вопрос, закончу ли я, – нет никакой гарантии, что я найду работу. Совершенно никакой гарантии нет. – Она усмехнулась и отхлебнула глоток пива «Саппоро».

Лили занималась на кафедре русской литературы при Колумбийском университете и все свободное от занятий время занималась поисками каких-то ненадежных приработков. У ее бабки денег едва хватало на себя, стипендию ей тоже не выплачивали, поэтому было удивительно, как ей вообще сегодня удалось выбраться в суши-бар.

И, как всегда, когда она начинала жаловаться на судьбу, я повторила испытанный прием.

– Так зачем же тебе все это нужно, Лили? – спросила я, хотя уже миллион раз слышала ответ.

Она фыркнула и закатила глаза.

– Наверное, мне все это нравится, – протянула она, подчеркивая иронию своих слов.

И хотя она никогда бы в этом не призналась – ведь жаловаться действительно намного приятнее, – ей и вправду это нравилось. Страсть к русской литературе пробудилась у нее в восьмом классе, когда однажды ее учитель сказал, что вот такой, как она, он и представляет Лолиту – круглолицей, черноволосой, с кудряшками. Она пришла домой – и тут же взялась читать этот шедевр разврата, чтобы избавиться от неприятных для нее учительских аллюзий. Потом она прочла всего Набокова. Потом Толстого. И Гоголя. И Чехова тоже. Пришло время поступать в колледж – Лили отправилась в университет Брауна, к профессору, специализирующемуся на русской литературе, и тот, побеседовав с Лили, заявил, что никогда еще – ни среди первокурсников, ни среди выпускников – не было у него такой начитанной и влюбленной в предмет студентки. Она и сейчас любила эту литературу, изучала русскую грамматику, читала всех авторов в оригинале, – но плакаться ей нравилось больше.

– Ну конечно, я согласна, ничего лучшего сейчас не найти. Томми Хилфигер. Шанель. Апартаменты Оскара де ла Ренты. И это только первый день. Просто не знаю, поможет ли мне это попасть в «Нью-Йоркер», но, наверное, еще рано судить. Просто все это кажется таким нереальным, понимаешь?

– Что ж, как только тебе захочется соприкоснуться с реальностью, разыщи меня, ты знаешь где. – Лили достала из кошелька проездной на метро. – Если тебе вдруг понадобится маленькое гетто, ты всегда обретешь его в Гарлеме, мои роскошные пятьдесят квадратных метров в твоем полном распоряжении.

Я расплатилась, и мы обнялись. Она хотела объяснить мне, как лучше добраться от Седьмой авеню до моего нового жилища, и я несколько раз поклялась, что знаю, как найти подземку, и где сделать пересадку, и как добраться от остановки на Девяносто шестой улице до своего дома, но, лишь она ушла, я тут же поймала такси.

«Это только сегодня, – сказала я себе, устраиваясь на теплом заднем сиденье и стараясь дышать так, чтобы не чувствовать запаха, исходящего от водителя, – ведь я теперь работаю в „Подиуме“».

Приятно было убедиться в том, что весь остаток недели не слишком отличался от первого дня. В пятницу мы с Эмили вновь встретились в семь утра в белоснежном вестибюле, на этот раз она вручила мне мой собственный электронный пропуск; на нем была моя фотография, но я никак не могла припомнить, когда она была сделана.

– Это от камеры внутреннего наблюдения, – сказала Эмили, видя мое недоумение, – они здесь повсюду, чтоб ты знала. У нас случались серьезные кражи, и отделы одежды и драгоценностей попросили установить видеонаблюдение. – Похоже, курьеры, а то и редакторы сами и таскали. Так что сейчас администрация следит буквально за каждым.

– Следит? Что значит «следит»?

Она быстро шла по коридору, направляясь к кабинету Миранды; ее бедра в облегающих желто-коричневых бриджах от «Севен» размеренно покачивались. Днем раньше она сказала, что мне следует всерьез задуматься над тем, чтобы купить себе такие же, потому что другие Миранда надевать в офис не разрешала. Эти и еще Марк, но только по пятницам и только с высокими каблуками. Марк? «Марк Джекобс», – пояснила она раздраженно.

– Ну, благодаря камерам и карточкам они всегда знают, что ты делаешь. – Эмили бросила на стол сумку с логотипом Гуччи и принялась расстегивать сильно приталенный кожаный блейзер, который, как мне показалось, очень мало подходил для декабря. – Вряд ли они смотрят на эти камеры, пока что-нибудь не пропадет, но вот электронные пропуска – эти все расскажут. Каждый раз, как тебе надо пройти мимо охраны, ты пропускаешь его через считывающее устройство, и у них появляется информация о твоих перемещениях. Поэтому они знают, находится ли человек на своем рабочем месте, и если тебе вдруг понадобится уйти – а тебе никогда не понадобится, если, конечно, не случится что-то уж совсем ужасное, – ты отдашь мне свой пропуск, и я отмечу его. Так ты не потеряешь деньги за то время, которое отсутствовала. И ты, если будет нужно, сделаешь то же самое для меня – все так делают.