Дьявол носит «Прада» - Страница 47

– Сдачу оставьте себе, – пропела я, чувствуя ежеутренний прилив радости от того, что лицо водителя расплывается в растерянной счастливой улыбке, – «Подиум» угощает.

С этим как раз не было никаких проблем. Уже в первую неделю своей работы я поняла, что бухгалтерия не была сильной стороной «Элиас-Кларк», как не была и приоритетной. Мне не составляло никакого труда каждый день списывать по десять долларов на дорожные расходы. Другая компания заинтересовалась бы, кто дал вам право ездить на работу на такси; «Элиас-Кларк» могло заинтересовать лишь почему вы снисходите до такси, когда есть служебные машины. Почему-то мысль о том, что я ежедневно надуваю компанию на десять баксов – хотя мне прекрасно было известно, что никто в ней не страдал от моей расточительности, – здорово поднимала мне настроение. Кто-то назовет это ребячеством. Я называла это сведением счетов.

Я выскочила из такси, все еще довольная тем, что благодаря мне чей-то день начался удачно, и пошла ко входу в «Элиас-Кларк-билдинг». Здание было воплощением лоска и шика, как и все его обитатели. Хоть оно и называлось «Элиас-Кларк-билдинг», половину его арендовал «Дж.С. Бергман» – один из самых престижных банков города. У нас с ними даже лифты были разные, но их богатенькие банкиры и наши стильные красотки не упускали случая как следует рассмотреть друг друга в вестибюле.

– Эй, Энди, как дела? Давненько не виделись. – Голос сзади прозвучал робко и словно нехотя, и я подумала, зачем бы этому человеку, кто бы он ни был, вообще со мной заговаривать.

В этот момент я как раз внутренне подготавливала себя к обычной утренней разминке с Эдуардо. Услышав свое имя, я повернулась и увидела Бенджамина, одного из многочисленных университетских экс-парней Лили. Он сидел прямо на тротуаре и, казалось, не видел в этом ничего необычного. Он был лишь одним из многих, но при этом единственным, кого она по-настоящему любила. Я не разговаривала со стариной Бенджи (он ненавидел, когда его так называли) с тех пор, как Лили застала его занимающимся сексом с двумя девушками из кружка пения, который она посещала. Она вошла в его квартиру в тот самый момент, когда он, распластавшись на полу в гостиной, изображал из себя секс-гиганта, в чем ему помогали сопрано и контральто – две тихони, так никогда больше и не осмелившиеся взглянуть Лили в глаза. Я пыталась убедить Лили, что это была всего лишь мальчишеская выходка, но это не помогло. Она проплакала несколько дней и взяла с меня обещание, что я никогда никому не расскажу о том, что она видела. Я и не рассказывала никому, рассказывал он – каждому, кто соглашался его слушать, – как «трахал двух певичек», а в это время «третья смотрела». Он представил все так, будто Лили была в комнате с самого начала, забралась на диван и с приятным изумлением наблюдала оттуда, как ее большой плохой мальчик доказывает свою мужественность. Лили поклялась, что никогда больше не даст себе влюбиться, и до сих пор, похоже, держала слово. Она спала со многими, но рвала с ними прежде, чем могла обнаружить в них что-то достойное более пристального внимания.

Я снова посмотрела на окликнувшего меня человека и постаралась найти в нем хоть что-то от прежнего Бенджи. Тогда у него были приятное лицо и хорошая фигура, он был обычным, нормальным парнем. Банк Бергмана превратил его в тень. На нем был мятый костюм, слишком большой для него, и выглядел он так, словно сейчас ему необходим не никотин (в руках он держал сигарету), а кокаин. По его виду можно было подумать, что его вымотал тяжелый рабочий день – а ведь было всего семь утра, – и я почувствовала себя лучше. Я злорадствовала и потому, что он так по-свински вел себя с Лили, и потому, что не одной мне приходится за уши тащить себя на работу в такой безбожно ранний час. Ему-то, вероятно, за все эти неудобства платили по сто пятьдесят тысяч долларов в год, но по крайней мере он уставал не меньше меня.

Бенджамин отсалютовал мне зажженной сигаретой, жутковато светящейся в полумраке зимнего утра, и жестом попросил подойти поближе. Я боялась опоздать, но Эдуардо взглядом просигналил «не волнуйся, ее еще нет, все в порядке», и я направилась к Бенджамину. Весь его вид выражал безразличие и безнадежность. Он небось еще думает, что его босс – настоящий тиран. Ха! Знал бы он! Мне хотелось смеяться во весь голос.

– Ты, похоже, одна приходишь так рано, – промямлил он, пока я искала в сумочке губную помаду, чтобы накрасить губы перед штурмом лифта. – Ну и как у тебя дела?

Он был высоким светловолосым детиной, но сейчас казался таким усталым, таким раздавленным, что в душе у меня мелькнуло сочувствие. Но я и сама чуть не валилась с ног от недосыпания и помнила, какие глаза были у Лили, когда один из его тупых дружков спросил ее, достаточно ли ей было просто смотреть или хотелось присоединиться, – и мое сочувствие как рукой сняло.

– Дела мои таковы, что я работаю на весьма требовательную начальницу и должна быть на работе за два с половиной часа до всех остальных сотрудников этого чертова журнала, чтобы успеть все приготовить к ее приходу. – Я не смогла удержаться от раздражения и сарказма.

– Ого. Да я просто спросил. Извини, если что. И на кого ты работаешь?

– Я работаю на Миранду Пристли, – ответила я и мысленно взмолилась, чтобы это имя не произвело на него никакого впечатления. Почему-то мне доставляло несказанное удовольствие, когда выяснялось, что образованный и успешный человек не имеет ни малейшего представления о том, кто такая Миранда. Это наполняло меня восторгом. И сейчас мои надежды оправдались. Бенджи пожал плечами, затянулся и выжидательно глянул на меня.